В омуте жизни. Хитровка. Часть II

Продолжение. ЧАСТЬ I здесь

Грамотные постояльцы переписывали для театральных библиотек пьесы. Чтобы успеть в срок работали артелью, которая располагалась в надворном флигеле дома Ярошенко в квартире №6. В то время пока на нижнем этаже в трактире шла попойка, наверху кипела работа переписчиков театральных пьес. Труд был кропотливым и тяжелым, но востребованным, так как «писаки», как их звали на Хитровке, брали недорого. За акт им платили по 35 копеек. С заказчиком общались через выбранного посредника, который имел с этого свой процент. Артель принимала заказы не только на театральные постановки, но бралась за переписку нотных изданий и иностранных текстов.

Вообще, искусство владения пером ценилось среди безграмотных крестьян Хитровского рынка. Нищие студенты, отчисленные из университета, подрабатывали, составляя для них письменные прошения. Писатель Н.Н. Златовратский в молодости связался с хитрованцами и черкал для них обращения в суды. Клиенты частенько расплачивались водкой, и будущий писатель рисковал пропасть вместе с ночлежниками. По праздникам «исполнял поразительные по своей особой силе и своеобразной красоте песни дна» хитровский хор. Его составляли бывшие певчие. Горло они не берегли и были почти все басы. В основном хор подрабатывал на свадьбах или похоронах.

Однако, в основном, если человек попадал на Хитровку, будь то сапожник или певец, он терял профессиональный навык и превращался в чернорабочего. Наниматели, приходящие под навес за рабочей силой, предлагали поденщину: зимой сколку льда, весной чистку улиц, перегон скота и проч. И не каждый выдерживал. Например, на стройках зданий носильщики должны были обладать высокой выносливостью. В день им приходилось поднимать на высоту в пять-шесть этажей до двух с половиной тысяч кирпичей. Они одевали специальный жилет, на спинке которого крепилась подставка для груза, за что носильщики получили прозвище «белые спинки». За раз носили около тридцати кирпичей.

Но на эту ломовую работу отваживались только самые крепкие мужчины. Но и они более двух-трех сезонов не переносили, так как подобный труд отнимал последние силы и калечил. Кто берег здоровье или попросту ленился, шел в нищие, «стрелки». Куда как проще, одевшись в засаленную рясу, выдавать себя за святого странника, чем гнуть хребет на стройках. Отпущенная не для благообразности, а за неимением бритвы, бородища и босые грязные ноги придавали нищему образ божьего человека. «Молиться богу» на профессиональном жаргоне «стрелков» означало просить подаяния на паперти. Если рука дающего оскудевала, нищий грубо приставал к прохожему.

Особенно попрошайки вели себя бесцеремонно с женщинами, которым угрожали применить силу в случае отказа подать. По праздникам, когда обыватель давал охотнее, нищие с утра уже сидели в кабаках, где отмечали хороший барыш. Обычно выручка пропивалась без остатка – постой в Ляпинке был все равно дармовой. Этот дом принадлежал купцам М.И. и Н.И. Ляпиным, которые в 1870-90-х годах принимали активное участие в благотворительности. Помимо ночлежки в Трехсвятительском купцы содержали благотворительный дом для вдов и учащихся девиц, общежитие для студентов Московского университета и учеников Училища живописи и ваяния на Большой Дмитровке.

О Ляпинке писатель и журналист П.Д. Боборыкин писал, что его «наружность и внутренность… смахивают на тюрьму». Двери дома зимой открывались в пять часов вечера и закрывались утром в восемь. Летом, пока стояли хорошие погоды, постой осуществлялся с восьми вечера до семи утра. В отличие от ночлежек, расположенных на самой хитровской площади, днем в Ляпинке находиться было запрещено. Художник В.Е. Маковский на своей картине «Ночлежники» изобразил момент ожидания нищими открытия ночлежки. Зимой, продрогшие, кутаясь в обноски, бедняки переминаются с ноги на ногу. Замерзли не только люди, но и сам воздух будто застыл под напором мороза.

Глядя на картину Маковского, складывается впечатление, что не одни мошенники среди нищих, что эти несчастные не достойны порицания общественности. А если нищий лжет или ворует, то от безысходности. На первом плане картины предположительно запечатлен А.К. Саврасов. Последние годы своей жизни он страдал алкоголизмом и умер в хитровской больнице для бедных. Нужно сказать, что не все «стрелки» Хитрова рынка бедствовали. В пользу того, что порой их ремесло было выгодным, говорит отмеченный «Московским листком» в 1905 году случай. На Хитровке скончался нищий. В его вещах была обнаружена квитанция сберегательной кассы на 615 рублей – сумма по тем временам немалая!

Для исправления таких дельцов в 1837 году в доме князя Юсупова в Большом Харитоньевском переулке был открыт работный дом. Нищих в него отправляли по приговору суда, после того как зазевавшегося попрошайку ловил на улице городовой. Там им приходилось забыть на время свое ремесло и отбывать трудовой срок. А для человека, дух и тело которого сделались невосприимчивы к труду, заключение в работный дом было смерти подобно. В принудительном порядке заключенных заставляли чистить московские улицы, рыть канавы, колодцы, класть асфальт. Обращение со стороны сотрудников работного дома к своим подопечным не отличалось обходительностью.

Писатель С.П. Подъячев, сам познавший тяготы нищенства, вспоминал: «Попасть в этот работный дом в те времена считалось среди безработной бедноты последним делом, – то есть хуже уж этого ничего не могло быть». Не смотря на жесткие условия и плохую кормежку, некоторые шли в работный дом добровольно. Для них в 1897 году открылось в Сокольниках дополнительное отделение. Профессиональным нищим на воле жилось сытнее. Если поход на улицы не приносил барыша, в распоряжении «стрелка» оставались благотворительные столовые. Настоящие знатоки обходили за день несколько заведений. Водянистые щи съедали, а хлеб забирали с собой и затем продавали.

Просили не только на улицах с протянутой рукой, но и «стрельбой по письмам». Грамотный нищий имел сведения о всех крупных благотворителях города, просто состоятельных и щедрых москвичах, которым можно послать письменную просьбу о вспомоществовании. «Стрелок» отправлял за раз несколько писем, затем – через день-другой – отправлялся в обход по выбранным богатым домам. Конечно, получатель такого письма мог заявить в полицию, поэтому «стрелок», чтобы лишний раз не рисковать, нанимал особого человека, которого называли «посланный». Именно он за процент с подаяния ходил по указанным «стрелком» адресам и пытался добиться встречи с хозяином дома.

Работа «посланного» сопрягалась с некоторыми трудностями, поэтому кандидат в ходоки должен был обладать следующими качествами. В первую очередь, приличной внешностью. Иначе швейцар его не пустит на порог или того хуже – спустит собаку. Во вторую, наглостью и смелостью, чтобы уметь убеждать и добиваться расположения у благотворителя. Но самое главное – «посланный» обязан иметь незапятнанную репутацию. Если он хоть раз пропивал полученную милостыню и не приносил ее «стрелку», то терял доверие и повторно обращаться к нему никто не стал бы. Кроме того, опытные «стрелки», не лишенные воображения и минимального капитала, промышляли «на картинку».

«Стрелок» приобретал рубля за 3 картину и вместе с письмом отправлял ее на имя благотворителя. В письме представлялся бедствующим художником или художницей (для пущей жалости) и предлагал купить картину. Сумма с продажи, как обещалось, должна была пойти на поддержание «живописца» и его близких. Цена объявлялась, конечно, более 3 рублей. В случае ненадобности предлагаемого товара, «стрелок» просил оплатить хоть бы стоимость потраченных на работу красок и вновь завышал, чтобы не оставаться в убытке. Писем посылалось несколько. Для людей зажиточных испрашиваемая сумма оказывалась ничтожной. Вероятно, от промысла «на картинку» «стрелки» в накладе не оставались.

Если в Ляпинский дом случалось не пропихнуться из-за массы желающих, то Кулаковку опытные ночлежники сторонились. Кулаковский дом был чище и опрятнее других, но светлые и сухие комнаты привлекали соскучившихся по удобствам бывших заключенных и беглых каторжников. Поэтому Кулаковку населяли преимущественно преступники. Добропорядочные «золоторотцы» имели мало охоты с ними связываться. Кулаковка звалась в честь своего владельца – купца И.П. Кулакова, купившего здание в конце 1880-х годах у И.А. Ромейко, который первый и начал сдавать дом. Раннее – со второй половины XVIII по середину XIX века – дом принадлежал дворянской семье Свиньиных.

Именно поэтому Кулаковку знали и под другим неизящным названием – Свиной дом. Владения Кулакова представляли из себя ряд домов между Хитровской площадью и Свиньинским (ныне – Певческим) переулком, на сходе которого с Петропавловским до сих пор стоит знаменитый «Утюг». Здешние квартиранты не гнушались ничем: обирали больных, детей, только что прибывших с родных полей крестьян. Забредет подгулявший ямщик на Хитровку, если лето и тепло, прикорнет под открытым небом, а утром проснется голый. Хитровские воры не были гениями преступного мира, работали по мелочи. Они взламывали кассы, забирались в окна, таскали кур, все, что под руку подвернется.

«Поездошники» срывали с проезжающих пролеток багаж, «фортачи» лазили в окна, «ширмачи» в толпе гуляли по карманам. Но были громилы с фантазией. Они отваживались на целые аферы. Например, собиралось несколько джентльменов удачи в одну компанию и наряжались трубочистами. Дозорный выведывал, в каком доме побогаче требовалось почистить трубу, и налаживал связь с тамошней прислугой, которая впоследствии рекомендовала хозяевам работников. Далее затейливые воры выбирали двоих искушенных мастеров своего ремесла. Они-то и отправлялись чистить трубу. В самый разгар работы вдруг случалось, что напарник трубочиста падал с высоты.

Сцена эта разыгрывалась по возможности правдиво, и вор мог получить увечья. Поднималась шум, паника, хозяева и прислуга сбиты с толку внезапным несчастьем. Пользуясь суматохой, оставшийся наверху трубочист, спускался в комнаты и производил кражу. Воровская наглость порой доводила до курьезов. Однажды трое злоумышленников забрались в приглянувшийся им дом и уже набили добром мешки, как вернулась хозяйка. Воры не растерялись и ответствовали женщине, что сейчас хозяев дома нет и «гостья» пусть заглянет позже. Женщина подняла тревогу. В итоге двоих воров удалось задержать и отправить в сыскную полицию.

Преступники покрупнее крутились на вокзалах. Они знакомились с пассажирами, ехавшими первым классом, и, если клиент не из трезвенников, вор опаивал его. Курящим предлагалась сигара или папироса, табак которых пропитывался дурманящим раствором. Других пассажиров ночью усыпляли хлороформом. Когда клиент впадал в забытье, вор вытаскивал его кошелек и передавал своему помощнику, который ехал на том же поезде. Тот сходил на первой остановке и отправлялся в назначенное место, где встречался со своим товарищем и делил добычу. Утром пассажир просыпался и обнаруживал пропажу, но вор-исполнитель был вне подозрений, так как по-прежнему ехал на своем месте.

Менее дерзкие жулики ловили воробьев, перекрашивали их в канареек и продавали на птичьем рынке. Всяк изобретал свой способ пропитания. Зимой воришки брали кусок проволоки, на кончик наматывали кусок ткани и смачивали водой. «Удочка» опускалась в щель кружек для пожертвований при церковных приходах. Мокрая ткань намерзала на монеты. За сутки «рыбак» вытягивал до 20 рублей. Описанные случаи – это пример изобретательности, с которой воры Хитровки пускались на свои проделки. Случаи исключительные. Жертвы расставались с деньгами ненасильственно. Но каждый уважающий себя вор носил за пазухой нож, который заменял бесталанному преступнику острый ум.

Вор мог зарезать в темном переулке обывателя, отказавшего отдать кошелек, или пырнуть своего же товарища, с кем вышла ссора в хитрованском кабаке. С предателями, которые шли на сотрудничество с полицией, расправлялись безжалостно. Застав врасплох, набрасывались скопом и били ножами до тех пор, пока жертва не испускала последний вздох. Похищенные вещи воры носили местным барышникам, откуда краденое расходилось по московским рынкам. Они покупали дешево, продавали втридорога. Некоторые из барышников наживали небольшие капитальцы и отходили от дел, поселяясь в какой-нибудь деревне. Их побаивались сами воры, а обкрадывать не всегда осмеливались.

Писатель Г.Я. Виллиам скитался по московским ночлежкам в течении десяти лет. Впечатления от встреч с жителями трущоб он оставил в книге «Хитровский альбом»: «Пойманного вора барыги живого не отпустят. И воры отлично знают это и предпочтут попасться хоть чорту в лапы, только не барышникам, потому что те знают все «живые» места у человека и могут отутюжить и так, что битый месяц проживет, и так, что и часа не продышит. Зато всучить сапоги с картонными подметками вместо кожанных, мех, сшитый из тысячи вершковых кусочков, обесценить продаваемую вещь – считается позволительным и, с точки зрения барышнической этики, – честным».

За всем этим неблагонадежным народцем наблюдал со своего поста городовой. Гиляровский в своем очерке о Хитровке прославил одного такого служителя закона. Имя Федота Ивановича Рудникова было знакомо каждому хитрованцу. Он был в курсе всех событий трущоб, знал всех лично. По возвращении из ссылки воры ходили к нему на поклон. Между криминальным миром и Рудниковым сохранялась взаимовыгодная дружба. Городовой понимал, что разовыми акциями отлова жуликов он не избавит общество от преступности – только получит пулю в затылок. Тем более за всеми не уследишь. Зимой, с наступлением холодов в Москве преступная активность росла.

На разбой и мелкую кражу шли не только рецидивисты, но и бедняки, которые за неимением работы не могли прокормиться. Единственной их целью было – попасть в тюрьму, где им обеспечат крышу над головой. Настоящие знатоки – «тюремщики» – рассчитывали, за что и сколько им предстоит отбыть наказание, с тем чтобы с приходом весны вновь вернуться на вольные хлеба. Городовой Рудников не мешал бедолагам добиваться своей скромной цели. Житейская мудрость помогла ему прослужить на своем посту без малого двадцать лет. Но от своих обязанностей полицейский не отлынивал, и при задержании настоящих преступников бывал несколько раз ранен.

Полиция устраивала регулярные облавы на Хитровку и держала тамошнюю публику под наблюдением. Концентрация преступников на Мудром рынке, было выгодно полиции. Власти понимали, что с уничтожением трущоб воры никуда бы не исчезли, а только рассеялись по всей Москве. Это только затруднило бы за ними надзор. Большинство задержанных оказывалось беспаспортными оборванцами, которые привыкли к внезапным ночным вторжениям. Согласно воспоминания начальника московской сыскной полиции в 1908–1917 годах А.Ф. Кошко, во время облавы хитрованские ночлежники только лениво потягивались и бормотали: «Ишь, сволочи, опять притащились!»

Те, кто был не в ладах с законом, при первой опасности прятались за печку, под нары, в любой укромный угол. Если посреди ночи на Хитровке стоял грохот кровельного железа, значит полиция оцепляла ночлежки. Для ретирующихся воров крыша была надежным убежищем, куда «фараоны» обычно не поднималась. Заставших врасплох полиция допрашивала. Тех, кто имел при себе документы, оставляли в покое. Беспаспортных отправляли в ближайший полицейский участок, где выяснялась личность задержанного. Там он получал стандартный паек из горячего чая, фунта хлеба и сахара. Из участка хитрованца высылали по месту приписки, откуда он через некоторое время вновь возвращался в Москву.

Частые обыски не проходили без последствий для стражей порядка. Полицейские преследовали незаконную продажу алкоголя, вмешивались в другие темные делишки рынка. Недовольство и гнев копились среди ночлежников, чтобы внезапно вырваться в открытое противостояние. Начиналось все с будничной посиделки в трактире. Сидят двое оборванцев в «Каторге», выпивают. Как часто бывает, во хмелю что-то не поделили, повздорили. Драка. Вмешивается полиция и ведет буянов в участок. По дороге задержанные поднимают крик, пускаются в пререкания с полицейскими. К недовольным стягивается толпа, из таких же как они, обиженных «золоторотцев».

Сердца их охватывает праведный гнев. И вот «фараоны» в окружении. Толпа ломится освобождать своих товарищей. Полиция отстреливается. Хитрованцы бросают камни. Поднимается страшный гвалт. Через некоторое время на место потасовки пребывает полиция. И это уже не потасовка, а настоящее кровавое сражение. Убитые и раненые с обеих сторон. Подобные стычки не готовились заранее, а были явлением стихийным. После таких историй сообщения в газете заканчивались успокоительным предложением: «В настоящее время назначена особая комиссия для осмотра помещений на Хитровом рынке. Комиссия займется выработкой мер к оздоровлению нравов Хитровки».

Продолжение здесь