В омуте жизни: Хитровка. Часть I

На рубеже XIX и XX веков слава Хитрова рынка гремела на всю Москву. И слава это была недобрая. Считалось, в каком бы уголке Российской империи ни произошло преступление, его расследование выведет сыщика на площадь Хитровки. На злополучном рынке обитали преступники всех мастей. Но зло Хитровки заключалось не в том, что его трущобы населяли убийцы, воры и проститутки. Самое страшное, что они здесь рождались. Нищий быт и жестокие нравы воспитывали людей, о которых москвичи узнавали из криминальных хроник газет. Лично с хитрованцами предпочитали не общаться. Благоразумный обыватель держался подальше от площади между Солянкой и Покровским бульваром.

В печати Хитровку сравнивали с лондонским районом Уайтчепел, где орудовал Джек-потрошитель. Однако рынок был не только притоном негодяев, но и приютом отверженных. Не даром это местечко называли еще Мудрым рынком. На одних нарах соседствовали крестьянин-чернорабочий и спившийся князь, которого судьба загнала на дно жизни. Контраст исключительный, но в ночлежках Хитровки бывало и такое. В опубликованной в 1898 году брошюре «О некоторых условиях жизни населения Хитрова рынка приводится таблица распределения ночлежников по сословиям. Бывших чиновников и дворян в трех домах проживало 35 человек, «в том числе одна баронесса».

Бывшие мещане и дворяне, священники и врачи, потерявшие кров и семью, обретались в хитровских ночлежках. Человек любого сословия и профессии мог пополнить ряды московской голытьбы. Стилем не лишенным веселости «Газета-Копейка» сообщала от 9 февраля 1912 года: «На этих днях, на Хитровом рынке, появилась редкая даже на дне фигура нового ночлежника. Это небезызвестный в свое время артист одной из частных опер Москвы. Бархатный баритон, удивительная художественность исполнения и «душа» еще не убита всепоглощающей «казенкой». Артист поет без устали, и первые дни «пребывания» на дне делает отличные «сборы», и кутеж идет в самом широком размере».

Некоторые, попадая на Хитровку, небезосновательно отчаивались своему положению. Будущее пьяницы или арестанта рисовалось в воображении невыносимым. Конец жалкому существованию все равно один – смерть под нарами или на койке благотворительной лечебницы. Отчаяние толкало хитрованского новичка к самоубийству. Других же, эксцентричных гуляк, вольготная и дешевая жизнь ночлежек манила. Журналист В.А. Гиляровский во время посещения трущоб пивал водку с таким аристократом и отмечал, что «…он слегка картавил, заменяя букву «р» по-аристократически «г», пересыпал речь французскими словами, чокаясь, говорил «прозит» или «ол райт»…».

Такие эксцентричные гуляки пропадали и веселились в местных кабаках добровольно. Родные с боем возвращали повес в лоно семьи, но те при первой возможности бежали обратно. В оправдание они восклицали: «К черту! Опять ходить по струнке! Настоящая жизнь здесь. Ведь это прелесть что такое: ничем не стеснять ни себя, ни других, распустить себя до состояния дикого человека, чувствовать себя во всех действиях свободным. Ведь это роскошь! C'est superbe!» По этим и другим причинам власти не раз порывались избавить Москву от Хитровки. Ведь она мало что – гнездо порока и колыбель преступников, – перенаселенные ночлежки были очагом эпидемий тифа и холеры.

Чтобы разгрузить рынок, строились дополнительные дома для бедняков в Москве. Но трущобы не теряли своей популярности за все время существования. Санитарный врач А.Г. Петровский считал, что от рынка не избавиться, пока не решаться ряд вопросов. Главный – организация на Хитровке официального рынка труда. После отмены крепостного права в Москву с окрестных губерний съезжались на заработки сотни крестьян. Работы на всех не хватало. Если соискателю улыбалась удача, то после изнуряющей поденщины он искал отдохновения в кабаке. Отсюда второй вопрос: устроение досуга для ночлежников. До 1920-х годов серьезных подвижек в хитровском деле не наметилось.

Большевики поступили решительнее своих предшественников. Они разогнали население рынка, часть зданий снесли, а в 1928 году на площади разбили сквер. Проклятое место в революционном духе «зачистили» для новой жизни. История нищей Хитровки закончилась. Парадоксально, но с очищающего огня она когда-то и началась – и с московского пожара 1812 года… До вторжения французов на месте будущего рынка стояли частные владения. Во время войны дома выгорели, хозяева их не восстанавливали. Двенадцать лет спустя генерал-майор Н.З. Хитрово, кстати, зять М.И. Кутузова, выкупил эту землю. По имени нового владельца и получила свое название Хитровка.

Николай Захарович хотел «спрожектировать» здесь рынок: украсил площадь палисадником, выстроил торговые ряд с жилыми подворьями. В 1827 году генерал-майор умер, оставив по себе память в виде усадебного дома, который стоит в Подколокольном переулке до сих пор. Дальнейшие владельцы продолжали обустраивать площадь. В 1860-х годах за Хитровкой укрепился неофициальный статус биржи труда. Но вместе с крестьянами сюда потянулись бродяги и прочий сомнительный люд. Появился спрос на постой. Хозяева переоборудовали дома под ночлежки. Когда в 1880-х годах на площади возвели навес, Хитровка приобрела свой «классический» вид.

Под навесом крестьяне собирались в ожидании подрядчиков. Рядышком местные бабы торговали табаком, спичками, продуктами, разной необходимой в быту мелочью. Тут же работал и цирюльник, остригая нечесаные хитровские головы. Хотя рынок и слыл царством московской нищеты, здесь имелось все, что нужно для жизни: магазины, трактиры, харчевни, булочные, винные погреба, водогрейни. Для нуждающихся работало подпольное «бюро», где за полтора рубля дельцы продавали подложные паспорта. В лавках торговали мясом, рыбой, кондитерскими изделиями, чаем, молоком. Покупатель мог приобрести в них не только продукты, но и одежду и рабочие инструменты.

Безусловно, спросом у малоимущих ночлежников пользовалась знаменитая «бульонка». Если журналист рубежа XIX и XX веков брался за очерк о Хитровке, он не мог не упомянуть об этом «шедевре» кулинарного искусства. Так в восприятии читателей «бульонка» стала чем-то вроде символа Хитрова рынка. Про нее говорили: «Кто попробовал «бульенки», тому не уйти с Хитровки». Блюдо это было вряд ли вкусным, но дешевым: 2-3 копейки за порцию. «Бульонку» готовили из костей, овощных очисток, рыбьих скелетов, мясных обрезков и других отбросов с окрестных помоек. Мясо предварительно мелко нарезали, жарили, затем все ингредиенты кидали в чан, заливали водой и доводили до кипения.

Для тех, кто не хотел рисковать здоровьем, работали хитровские трактиры, имевшие неофициальные названия – «Пересыльный», «Сибирь» и «Каторга». Цены в этих трактирах были выше, чем в магазине. Например, фунт вареной щековины (по-здешнему «мурловины») стоил 12-13 копеек, фунт отварной свинины – 20 копеек. Кипятком ночлежники разживались в специальных водогрейнях. Сюда ходили попить чаю, зимой погреться. За копейку можно было на плите приготовить поесть из собственных припасов. Учитывая, что в самих ночлежках Хитровки кухни отсутствовали, плиты осаждались многочисленными кашеварами, и к огню пробивались с трудом.

Ночлежных домов на Хитровке было пять, названных по имени их владельцев: Бунина, Румянцева, Кулакова (раннее – Ромейко), Ярошенко (раннее – Степанова) и Ляпинский. Последний, стоявший не на самой площади, а в нескольких минутах ходьбы в Большом Трехсвятительском переулке, был бесплатным. Внутри все дома, кроме Ляпинки, выглядели примерно одинаково. Каждая квартира делилась на комнату, где жили постояльцы, и отгороженную каморку для так называемых «съемщиков». Это были мелкие арендаторы, которые и сдавали хитрованцам места. Сами владельцы домов с ночлежниками дело не имели. Вдоль стен комнаты крепились в один ярус нары.

Жильцы заводили нехитрый скарб: матрас и ворсовые подушки, столовые приборы, которые в случае потасовки применялись как холодное оружие. Жить старались парами. Не по любви, скорее по экономическим соображениям. Если мужчина ничего за день не зарабатывал, дорогой половине, возможно, везло больше. Если и она ни с чем, то глава семьи мог побить свою сожительницу. Обычно за женщин не вступались. Порой и не требовалось. Однажды некий мещанин Алексей Кузьмин затеял ссору со своей подругой Евдокией Беловой. Девушка кинулась мириться с мужчиной. Тот сменил гнев на милость и хотел было поцеловать Белову, но она впилась в лицо любимому и откусила ему нос.

На стене каждого дома висели предписанные полицией «правила для ночлежных и коечных квартир». Согласно им продажа вина, драки, карточные игры на деньги, совместное проживание мужчин и женщин строго воспрещались. Также с девяти утра до четырех вечера квартиры должны были пустовать. Пункт седьмой гласил, что «для жилья может допускаться лишь то число людей, на которое выдано г. Обер-Полицмейстером свидетельство». Эти правила и предписания злостно нарушались. Квартиры набивались постояльцами до отказа. По данным за 1899 год в четырех ночлежных домах Хитровской площади, рассчитанных на 3400 человек, ютилось свыше 6000 хитрованцев.

Особенно приток народу наблюдался весной по окончанию Пасхи и осенью после Успеньева дня. В это время общее число людей в домах Хитровки, согласно подсчетам полиции, составляло 12000 человек. В одной комнате умещалось более сорока жильцов. По обыкновению, курили в помещении. Чтобы не терять сознание в удушливой отравленной атмосфере, хитрованец по 3-4 раза за ночь выбегал на улицу глотнуть свежего воздуха. Беспробудно спали до утра лишь мертвецки пьяные. Нар всем не хватало – укладывались на полу. Если и здесь занимали последний пятачок, постояльцы ложились где только придется. Даже на подоконнике с риском вывалиться из окна.

Мылись хитрованцы редко, от того заводились вши. Не позднее 1914 года на общественные деньги в одном из домов Хитровки была устроена «вшивопарильня». Там каждый терзаемый паразитами в специальном аппарате «Гелиос» мог паром «прожарить» свою одежду. Некоторые не выдерживали тяжелых условий быта. В газете «Московская жизнь» за 1901 год описывается, как ночлежнику Хитровки, крестьянину Гомарскому, привиделось, будто квартира объята пламенем. В припадке безумия ночлежник бросился с нар крича: «Горим, пожар» и выбросился из окна. Конечно, это частное происшествие, и крестьянин мог быть психически нездоровым до попадания в ночлежку.

Москвичей на Хитровке проживало меньшинство: примерно 1/9 часть от всего населения трущобы. Преимущественно на постой шли крестьяне. Те из них, кто по разумней и опасливей, если не находил работу, возвращался обратно в деревню. Но случалось, что неискушенный в городской жизни крестьянин пропивался и решал перезимовать в надежде весной все же подзаработать. Досужее время он проводил в местных трактирах в компании таких же неудачников. На водку спускались последние сбережения. Бедолага и не замечал, как постепенно завязал в хитровском болоте. Когда кончалась последняя копейка, ночлежник «делал пересменку», то есть, с доплатой менял свой привезенный из деревни наряд на обноски у местного барышника.

С похмелья и безнадеги он до тех пор менялся, пока не превращался в хитровского нищего, или «золоторотца», как еще их называли в XIX веке. Крестьянин и поэт Семен Михайлович Попов об этом писал так: «Есть еще молва в народе, что костюм Адама в моде. Зачастую тут бывает, редкий в нем не щеголяет». Обнищание новичков было выгодно арендаторам квартир, в чьем лице они находили постоянного клиента. Пятачок за постой ночлежник как-нибудь добудет, а на новую одежду вряд ли. Так и привязывался крестьянин на долгие годы к рынку. Деньги для ночлежника не являлись средством улучшения жизни, а возможностью найти хоть какое-то пропитание.

Чем больше несчастных стягивалось на дно, тем прибыльней жил арендатор, который обогащался еще и с незаконной продажи водки. Бутылка нераспечатанной «смирновки» стоила двойную цену – меньше был риск, что водка разбавлена. В трактирах старались покупать закрытую бутылку, так как кабатчик мог подсунуть не водку, а только «сливки» от нее. В местах продажи спиртного водились так называемые «оттыкалы». Работали они штопором: помогали открывать всем желающим бутылки. За услугу с ними делились выпивкой. «Оттыкалы» собирали пустую стеклянную тару, сливали с нее остатки водки и продавали кабатчику. Этот второсортный напиток и назывался «сливками».

В дни Масленицы на охваченной общим весельем Хитровке нельзя было встретить ни одного трезвого, не исключая и детей. Над площадью стоял шум и гам, по выражению, одного из современников, «издали похожий на шум моря». Лишь в канун Рождества страсти утихали. Под праздник попасться полиции считалось плохой приметой. Поэтому хитровские выпивохи-буяны смирялись, утоляя жажду чаем. Но утром они, сетуя на впустую потраченный вечер, вновь тащились в кабак. В 1913 году состоялась премьера антиалкогольного фильма «Пьянство и его последствия». На экране демонстрировались пострадавшие от пагубного пристрастия бездомные, эпилептики, больные психиатрических клиник.

Доктор на анатомическом столе сравнивал желудок здорового человека с желудком отравленным алкоголем пьяницы. На зрителей, как писали газеты, лента «действовала потрясающе». Документальные съемки проходили на Хитровке, где «потомственные почетные алкоголики» позировали на камеру. Неизвестно, видели ли фильму ее герои, но сомнительно, что синематограф мог наставить их на путь истинный. К сожалению, картина не дошла до наших дней в том виде, в котором она задумывалась своими создателями. Доступна лишь ее короткая версия. Художественная сила ленты со временем ослабла, но в ней сохранились мрачные портреты павших в битве с зеленым змием.

Одним алкоголем на Хитровке не обходились. Спросом пользовался и опиум. Его употребляли в таблетках, которые подмешивали в водку, или курили вымоченные в опиуме «пьяные» папиросы. Сравнительно популярным, и как ни странно у женщин, был так называемый «хаиджа» – очищенный древесный спирт. Тем не менее ночлежки Хитровки не собирали под свой кров одних алкоголиков, бандитов, воров и проституток. Например, известный историк-москвовед В.Б. Муравьев вспоминает слова своей тетки, заставшей время расцвета Хитровского рынка, которая говорила, что «…никаких убийств, никаких бандитов на Хитровке не было. Были нормальные люди».

Безусловно, на рынке жил рабочий народ, и среди него встречались настоящие мастера своего дела. Например, портные. Если ночлежник владел иглой с ниткой, он точно мог себя прокормить. Хитровские воры перешивали у таких искусников краденную одежду. Обращались к ним и обычные заказчики. Портному приносили казалось совсем испорченную вещь, порванную, прожженную, а он так метко подбирал ткань и ладно ставил заплату, что клиент не сразу разбирал, где шов наметан. К сожалению, по заведенному порядку, мастер заработок пропивал. В не прибыльные дни, когда в портном не было надобности, он спускал на выпивку и собственную одежду.

Портной работал дома. У него оставались лишь стоптанные опорки на ногах. На улицу портные-голяки не казали носу и сидели в своей норе, за что их образно называли «раками». Сапожники работали обувь, про которую сами же говорили, что «Богу молиться в не можно, а на колени становиться нельзя». Причиной тому скорее всего было не качество исполнения, а ветхость материала. Бывшие рабочие табачных фабрик крутили папиросы. Для работы папиросник приобретал специальную машину за 20 копеек. Крутили папиросы парами, один из которой занимался также и сбытом товара на Хитровке и Сухаревской площади. 25 штук стоили 3 копейки или 10 копеек – за 100 штук.

Рабочий день продолжался с шести утра до девяти вечера. За это время пара ночлежников накручивала до 2000 папирос. Естественно, что их промысел преследовался законом, так как папиросники не платили акцизного налога. Мало кто из любителей сладкого предполагал, что заворачивали леденцы от самых крупных московских кондитерских ночлежницы Хитровки. Некоторым, например, журналисту Н.Г. Шебуеву, это приходилось явно не по вкусу: «Только подумать, что вот эти нечесаные босяцкие руки вертят тот самый леденец, которым вы угостите своего ребенка. Только подумать, что большинство конфетчиц имеет обыкновение облизывать леденцы, прежде чем их завернуть!»

Коллеги конфетчиц, цветочники из бумаги и высушенных растений изготовляли не лишенные вкуса букеты. Дело это было неприбыльном, но трудоемким. Поэтому вырезали из дерева игрушечную мебель, мастерили куклы – покупали фарфоровые головки, пришивали к ним туловища из ткани. Готовые вещи несли на продажу в московские торговые лавки и на улицу. В общем, Хитровские ремесленники делали все, что не требовало покупки дорогостоящих инструментов: картонки для булавок, корзины, шутихи, хлопушки, ракеты, матовые стекла для фотокамер, чинили гармони. Покупатели на это добро не всегда находились, и мастера перебивались часто с хлеба на воду.

Продолжение здесь