Особняк Рябушинского

В 1899 году скончался Павел Михайлович Рябушинский, и сыновьям его, даже неженатым, оставаться под кровом отчего дома стало незачем. Одним из первых задумался о собственном жилище двадцатишестилетний Степан Павлович Рябушинский. Купленный им под застройку участок имел непростую форму: одной стороной выходил на улицу Спиридоньевку, а другой – на Малую Никитскую улицу, и как раз на этом углу стояла маленькая бакалейная лавка, продать которую владелец ни за что не соглашался. Впрочем, ни Степан Рябушинского, ни приглашенного им для постройки дома архитектора Франца Шехтеля эта проблема нисколько не смутила.

Вероятно, первый полагал, что со временем затруднение так или иначе разрешится, второй же и вовсе данное обстоятельство счел незначительным в сравнении с возможностью создать нечто прекрасное. А заказчику хотелось именно этого. Вернее сказать, желание Степана Павловича стать владельцем лучшего дома в городе означало необходимость удивить жителей Москвы сильнее, чем это удалось Савве Тимофеевичу. Не зря же Рябушинский и участок купил поблизости от морозовского «палаццо», и архитектора привлек того же. Он явно рассчитывал, что мастер постарается превзойти самого себя, если предоставить ему полную творческую свободу.

И все же возникновению непревзойденного шедевра архитектуры мы обязаны не только счастливому соединению огромных финансовых возможностей амбициозного заказчика с дивной фантазией талантливого архитектора. Тут еще и «звезды правильно сошлись», ибо как раз к тому времени сорокалетний Франц Шехтель достиг пика своего профессионального мастерства и был переполнен идеями – как собственными, так и найденными на знаменитой парижской выставке 1900 года. Примененный им принцип проектирования здания «изнутри наружу» зодчий уже успел опробовать незадолго до этого на собственном доме в Ермолаевском переулке.

Занимаясь проектом соседнего морозовского особняка, Шехтель частично использовал традиционную анфиладно-коридорную планировку и убедился, что она не является единственно возможной. Овладев искусством «играть на контрастах», Франц Осипович снова блеснул этим приемом – но если в готическом дворце Морозовой пышность интерьеров противопоставлялась лаконичности внешней отделки, то особняк Рябушинского поражает текучей плавностью линий, совершенно неожиданной внутри дома, состоящего из простых кубических объемов. С квадратами окон и стен контрастируют извилистые оконные переплеты и причудливые формы крылец – уличного и бокового, выходящего в сад.

Контуры здания массивны, но светлая облицовка придает ему легкость. Каждая из четырех сторон здания не похожа ни на одну из остальных, переплет каждого окна имеет свой собственный рисунок – но до чего же гармонично все соединено! Невольно испытываешь желание обойти дом вокруг, а потом сделать еще кружок. Чем объяснить волшебство этого дома? Может быть, даром зодчего безошибочно находить точное равновесие? Как и в особняке Морозовой, здесь тоже очень четко просчитанная геометрия: пропорции заданы соотношением размеров квадратного вестибюля и длинной стороны прямоугольника парадной лестницы, равной по длине диагонали исходного квадрата.

А может быть, разгадка гармонии в том, что Франц Осипович был прекрасным рисовальщиком, способным образы из своих фантазий переносить в эскизы так четко, что мастерам оставалось лишь воплотить их в материале. Цветочный орнамент, который мы видели на фризе, был нарисован Шехтелем в натуральную величину и выполнен художниками петербургской мозаичной мастерской В.А. Фролова. На знаменитой фабрике Шмита делали мебель (правда, из той обстановки дома мало что сохранилось). В московской мастерской М.Д. Кутырина парадную лестницу изготовили из эстонского вазелемского мрамора тоже, вероятно, по очень точным эскизам.

От лестницы захватывает дух – такое сильное впечатление производит эта серовато-зеленая волна, застывшая в своем беге, выплеснув к потолку светильник-медузу. Вначале обращаешь внимание на мастерство исполнения и борешься с желанием погладить каменную волну. Потом понимаешь, на каком трюке тебя поймали: обычное инженерное сооружение здесь предстает скульптурным произведением. Технические функции никуда не пропали: вот в подножии овальная отдушина, предназначенная для подачи подогретого воздуха, вон над головой стеклянная пирамида для освещения холла, да и медуза, застывшая над волной – не что иное как осветительный прибор.

Подобно стволу дерева, от которого отходят ветви с листвой и плодами, лестница держит на себе всю планировочную структуру здания. Этот мраморный водоворот гармонично соединяет разноформатные помещения первого и второго этажей, погружает зрителя в фантастический мир «водного царства» и полностью перетягивает на себя внимание, оставляя вне поля зрения вторую, «черную» лестницу, ведущую на тайный третий этаж. О существовании там двух небольших комнат не должен был знать никто, кроме своих. Дело в том, что Рябушинские – как и Морозовы, Зимины, Прохоровы, Солдатенковы, Бутиковы и другие семейства российских купцов – были старообрядцами.

Староверы пребывали в положении гонимых: власти закрывали их молитвенные дома, опечатывали алтари. Та же участь могла постигнуть и молельную комнату в частном доме. Впрочем, войти без приглашения в особняк господ Рябушинских полиция не посмела бы – но Шехтель тонко понимал ситуацию, ведь и его предки-католики тоже покинули протестантскую Германию после Реформации. Поэтому архитектор расположил молельню в таком укромном месте, что снаружи помещение оставалась незаметным. Со стороны Малой Никитской комнату маскировала стеклянная призма над лестницей, со стороны Спиридоньевки кровля молельни терялась среди разноуровневых плоскостей крыши особняка.

Франц Шехтель оформил дом Рябушинских, используя природные мотивы: море, растения, живые существа. Излюбленные образы модерна начинаются даже не в интерьере прекрасного особняка, а еще снаружи: невысокая ограда, словно морская волна, катится вокруг дома, не мешая любоваться им; контур одного из окон похож на раковину моллюска, а балконная решетка напоминает чешую. Внутри дома зодчий дает волю разыгравшийся фантазии, и уже не понять, что за действо разворачивается перед нами: то ли плафон светильника притворяется черепахой, то ли осьминог никак не может решить, превратиться ли ему в медузу или все-таки в лампу.

Завитки гипсовых волн на потолке и как бы рифмующиеся с ними резные деревянные крепления гардин, рисунок паркета и латунные дверные ручки, светильники и ширмы – все выполнено лучшими московскими мастерами по эскизам Шехтеля, как это делалось и для морозовского «палаццо». Но период историзма миновал, наступило время модерна, поэтому в особняке Рябушинского деревянной резьбы уже не много, и она выполнена в совсем иной стилистике. Зато много витражей, до наших дней их в доме сохранилось девять, – правда, из них два расположены в той части постройки, где экскурсии не проводятся, но остальные все же можно увидеть.

Особенно интересен витраж в стене между большим и малым кабинетами. Зрители воспринимают его по-разному в зависимости от настроения и личных ассоциаций. Одним здесь видится пейзаж, другим – портрет со странной композицией человеческой фигуры, сидящей полуотвернувшись от зрителя. Витражи были созданы Сергеем Виноградовым, но участие Шехтеля чувствуется и здесь – хотя бы на уровне замысла. Например, композиция с рекой воспринимается как сцена заката или рассвета в зависимости от того, откуда рассматривать – с лестницы или из вестибюля. Самый большой из витражей, «Дождь», размещен в высоком оконном проеме над лестницей.

Смягчая падающий на нее дневной свет, стеклянная картина создает ощущение уюта, словно ограждая находящихся в доме людей от стилизованных капель дождя. Проводившиеся с большим старанием отделочные работы потребовали много времени, но в 1903 году семейство Рябушинских смогло наконец вселиться в свое новое жилище. Заказчику очень понравилось то, что получилось у Шехтеля и привлеченных им мастеров, и лишь одна деталь слегка портила общее впечатление от дома – вынужденное соседство с лавочкой, торчавшей на углу, как бельмо на глазу. Ее владелец по-прежнему не желал расстаться со своим грошовым бизнесом ни за какие деньги.

Людям нашего века проблема может показаться смехотворной – в Москве XXI века не то что ветхая хибарка, но и вполне приличный дом сгорит, как спичка, если занимаемый им участок приглянулся серьезному человеку, да и бизнес куда более солидный в два счета могут отнять крепкие ребята в погонах или без, – но сто лет назад уважающий себя предприниматель старался подобные вопросы решать, не выходя за рамки закона и деловой этики. А ведь ничто не мешало Степану Павловичу, допустим, купить лавку где-нибудь в соседнем квартале, посадить туда своего человека, чтоб торговал по ценам, разорительным для конкурента – и все, упрямец и года не продержался бы.

Но нет, совесть не позволила. Поэтому лавочка продолжала свою торговлю, пока не пришла советская власть и не отменила частную собственность, одним махом решив целый ряд проблем и взамен породив множество других. А стена на углу участка так и осталась неброским, но внятным напоминанием о том, что человек должен всегда оставаться человеком: как бы ни были велики его возможности, воздерживаться от дурных поступков – и отстаивать свои законные права, как бы ни были возможности для этого ничтожны. После революции национализированный особняк повидал множество разных обитателей, пока в 1931 году его ни предоставили в распоряжение вернувшемуся из Италии Максиму Горькому.