Городская усадьба Берга. Часть II

Продолжение. ЧАСТЬ I здесь

Особняк в Денежном переулке новым его обитателям тоже мог предоставить разве что некоторый комфорт (электричество подавалось с перебоями), но не покой. Германская дипломатическая миссия во главе с графом Мирбахом разместилась здесь 23 апреля 1918 года, вскоре после заключения Брест-Литовского мира. Эти переговоры Германия вела с позиции силы: чтобы свергнуть царя, большевики распропагандировали войска обещаниями земли и мира – и в результате не имели ни армии, ни флота. Почти не встречая сопротивления, немцы двигались на Петроград и уже взяли Псков. Подписанный правительством Ленина мирный договор был гражданами России воспринят как капитуляция – чем, по сути, и являлся, – и отношение к немцам было соответствующее. Так что дипломаты в особняке пребывали под круглосуточной охраной латышских стрелков (их воинские части сохраняли боеспособность и поддерживали большевиков, поскольку те обещали предоставить независимость национальным окраинам бывшей Российской империи).

Но 4 июля латыши получили какой-то приказ, отряд построился и ушел. Дипломаты забеспокоились, позвонили наркому Чичерину. Тот заверил, что будет прислана другая команда, а латышские стрелки сейчас необходимы для охраны Большого театра, где только что начал работу V Съезд советов. Большевики понимали, что назревают проблемы – ведь среди депутатов Съезда треть составляли левые эсеры, резко выступавшие против «похабного» Брестского мира. Неприятности не заставили себя долго ждать. Два молодых человека с мандатами ВЧК приехали 6 июля в Денежный переулок и настоятельно потребовали личной встречи с послом. Секретарю посольства они предъявили бумагу за подписью Дзержинского, где говорилось, что товарищи Андреев и Блюмкин уполномочены «войти в переговоры с Господином Германским Послом по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к Господину Послу».

Дело якобы состояло в том, что некий военнопленный, арестованный чекистами по обвинению в шпионаже, во всем сознался, а зовут этого австрийского офицера Роберт Мирбах… Если арестованный и доводился дальним родственником послу, ходатайствовать за него граф Мирбах не собирался – однако он все же вышел в красную гостиную, где в компании двух дипломатов сидели чекисты. Двадцатиминутный разговор оказался настолько бессодержательным, что посол встал из-за стола и, вежливо попрощавшись, направился в свои покои. Тогда пришедшие выхватили из портфелей пистолеты и открыли огонь. Граф Вильгельм фон Мирбах-Харфф был смертельно ранен и умер через несколько минут.

Вечером в посольство Германии приехал сам председатель Совнаркома, чтобы выразить соболезнования и принести извинения за инцидент. Ошарашенным немцам было не до извинений – в городе слышалась стрельба и даже канонада, и это их сильно тревожило, – Ленин же выглядел бодрым и уверенным. То, что в учебники истории войдет как «левоэсеровский мятеж 6 июля 1918 года», заканчивалось для Владимира Ильича наилучшим образом – устранением из правящей коалиции последней лишней партии. Теперь вся полнота власти перешла к большевикам. Новый посол, герр Гельферих, свою резиденцию практически не покидал – представители Советского правительства при необходимости приезжали к нему сами, как ездили они и в Берлин для подписания дополнительного соглашения к Брест-Литовскому мирному договору. В соответствии с данным документом Советская Россия обязывалась выплатить Германии 6 миллиардов марок в качестве контрибуции, в том числе четверть суммы – золотом. Первые 2 «золотых эшелона» в сентябре увезли в Германию 93 тонны драгоценного груза.

Впрочем, немцев это не спасло, равно как и переброска многочисленных дивизий на Западный фронт с ликвидированного Восточного. Когда на стороне союзников в войну вступили Соединенные Штаты, а Турция и Австро-Венгрия капитулировали, военное положение Германии стало безнадежным. Подписанное 11 ноября 1918 года в Компьенском лесу перемирие означало, что Германия хотя и одолела Российскую империю, но и сама потерпела поражение. Ей надлежало немедленно вывести свои войска со всех оккупированных территорий, а Брест-Литовский договор денонсировать. Восстание военных моряков в Киле привело в итоге к революции в Германии, после чего в Москве на Ленина товарищи по партии стали смотреть как на провидца, заранее знавшего, что «похабный» Брестский мир – это ненадолго, и теперь эту бумажку можно и нужно разорвать.

Покинутый немецкими дипломатами особняк пустовал недолго – за революцией в Германии наступал черед мировой социалистической революции, которую следовало не просто ждать, а всячески помогать зарубежным товарищам в ее совершении. Именно эту цель поставил Ленин перед Коминтерном – организацией, созданной в марте 1919 года и расположившейся в бывшем особняке Берга. На проходивших здесь заседаниях Исполкома присутствовали Ленин и Троцкий, Чичерин и Сталин, Зиновьев и Бухарин. Забот было много – что называется, «некогда голову поднять», – так что вождей Коммунистического Интернационала не смущали ни оставшиеся на потолке следы от осколков брошенной Блюмкиным гранаты, ни пухлые ягодицы купидонов.

К весне 1922 года особняк стал слишком тесен для разросшегося аппарата Коминтерна, и организация переехала на Моховую, 16, – доходный дом князя Гагарина был и попросторней, и к Кремлю поближе, – а в Денежном переулке разместился Бюробин. Бюро Обслуживания Иностранцев при Народном комиссариате по иностранным делам было образовано в 1921 году. Его задачей было приводить в надлежащий вид бывшие «буржуйские» особняки перед тем, как они передавались в распоряжение иностранных дипломатов, а также обеспечивать посольства всем необходимым для работы. (В годы гражданской войны и «военного коммунизма» продукты питания, топливо и все остальное вплоть до карандашей и спичек можно было либо получить от органов советской власти, либо втридорога купить на черном рынке.)

Иностранцами считались и эмигранты. Далеко не все они к советской власти относились негативно – были и такие, кто пытался происходящее как-то понять и принять: в Берлине выходила эмигрантская газета «Накануне», настолько лояльная по отношению к Советам, что купить ее можно было и в СССР. Чтобы сделать этот печатный орган полноценным элементом своего влияния на русское зарубежье, Москва принимала участие в финансировании издания, а членов редакции старалась по возможности обласкать. Для них организовывали поездки в Советскую Россию, устраивали различные торжественные мероприятия. Прием в честь посетившего Москву в начале 1924 года Алексея Толстого проходил как раз в Денежном переулке, в Бюробине.

Толстой редактировал еженедельное литературное приложение к «Накануне», поэтому на прием были приглашены печатавшиеся там московские авторы, среди которых оказался начинающий литератор Михаил Булгаков. Именно в этот вечер он познакомился с женщиной, которая станет его второй женой и которой он посвятит повесть «Собачье сердце» и роман «Белая гвардия». Об их встрече Любовь Евгеньевна Белозерская вспоминала так: «Передо мною стоял человек лет 30–32-х; волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри глубоко вырезаны; когда говорит, морщит лоб. Но лицо в общем привлекательное, лицо больших возможностей».

Вскоре после этой достопамятной встречи Бюробин переехал в другое здание, поскольку особняков, подходящих для размещения посольств, требовалось все больше. В столице СССР уже функционировало более 20 иностранных представительств, и это было только начало. Весной 1924 года, после установления дипломатических отношений между Италией и СССР, бывший особняк Берга был сдан в аренду посольству Италии. Стараниями посла, графа Гаэтано Манцони, его резиденция очень скоро стала одним из культурных центров Москвы. Здесь устраивались концерты и приемы, а супруга посла однажды организовала костюмированный бал. Штат посольства был небольшим и довольно дружным: дипломаты питались за общим столом и вечера проводили вместе – не из симпатий к социалистическим идеям, а просто в бытовом смысле так было проще. Итальянцы не только налаживали политические связи, но и расширяли контакты в сфере культуры: Мейерхольд мог весь состав представительства пригласить к себе на генеральную репетицию, а посольство, в свою очередь, устроить банкет для труппы по случаю премьеры. Но подобные вещи происходили все реже, поскольку в 1930-е годы контакты с иностранцами могли обернуться для граждан СССР очень большими неприятностями, да и вовлеченность иностранных дипломатов в общественную жизнь нашей страны советская власть не одобряла.

Италия вступила во Вторую мировую, объявив войну Великобритании и Франции. Это могло означать, что в случае военного конфликта между Германией и СССР Королевство Италия будет союзником Третьего рейха. Но до наступления рокового дня деятельность посольства протекала в обычном режиме, разве что некоторые сотрудники дипмиссии сочли разумным отправить на родину детей, да еще пришлось повозиться с шальным журналистом, нагрянувшим из Рима, чтобы в Москве запечатлеть тот момент, когда сцепятся Гитлер со Сталиным. Газетчика с огромным трудом уговорили сесть в «последний поезд из Москвы», уходивший с Белорусского вокзала 19 июня 1941 года. В вагоне сидели жены дипломатов с притихшими детьми и вице-консул, которому пришлось выступить в роли дипкурьера. В его купе носильщики каким-то чудом смогли запихнуть две огромных вализы, увешанных пломбами. Остальную секретную документацию послу и его помощникам предстояло сжечь через два дня, когда вслед за Германией Италия тоже объявила войну Советскому Союзу.

Несколько дней спустя сотрудников посольства в сопровождении чекистов отвезли на Казанский вокзал, откуда поезд доставил их в Ленинакан. Советско-турецкую границу итальянские дипломаты пересекли 17 июля – в точно оговоренное время, как раз когда болгарско-турецкую границу проехала группа советских дипломатов, отозванных из Берлина. Прежде чем покинуть Москву, посол Аугусто Россо попытался обеспечить сохранность имущества дипмиссии. Не имея связи с Римом, он обратился к посланнику Швеции с просьбой принять на ответственное хранение все оставляемое в особняке. Но вышло иначе – ключи принял посол Японии генерал Татекава, поскольку в Риме нейтральных шведов сочли вариантом менее надежным в сравнении японцами, союзниками по нацистскому блоку.

Заключая этот союз, Германия, Италия и Япония разграничили зоны влияния и договорились о военной взаимопомощи – что отнюдь не означало автоматического вступления в войну, как только она начнется. Планируя овладеть Тихоокеанским регионом, Япония готовилась к нападению на США, и потому пакт о нейтралитете с СССР отвечал ее интересам (равно как и интересам Сталина, имевшего свои планы в Европе и тоже не желавшего воевать на два фронта). Генерал Татекава принял ключи от особняка и хранил их, как истинный самурай – без компромиссов и сомнений. Потому и не отдал их итальянцам, когда в 1944 году в Москву прибыл новый посол. Дело в том, что пока доблестные воины микадо сражались с не менее храбрыми янки на Иводзимо и Окинаве, Италия успела выйти из войны. Бенито Муссолини после капитуляции в Тунисе и разгрома итальянского экспедиционного корпуса под Сталинградом полностью утратил популярность даже среди фашистов. По приказу короля Виктора Эммануила III дуче был арестован, а новым главой правительства стал маршал Бадольо. Итальянский посол в Афганистане Пьетро Куарони получил срочное назначение в Москву. Все произошло настолько стремительно, что его супруга (а она была русская, «из бывших») по прибытии растерянно спросила: «А может нам кто-нибудь сказать, кто такой этот Бадольо?..»

Генерал Татекава тоже не мог понять, с какой стати ключи, переданные ему на хранение союзниками, он должен отдавать этим неизвестно откуда взявшимся нейтралам. Тем более что немецкие десантники освободили Муссолини и формально он являлся главой так называемой «республики Сало» в северной части Италии, занятой немецкими войсками. Поэтому посольству Италии пришлось разместиться в гостинице «Националь», причем надолго. Лишь в декабре 1949 года господин посол и его сотрудники смогли войти в особняк, где все было покрыто слоем пыли, а в воздухе пахло мышами. Бюробин, который к тому времени стал называться УПДК, не счел нужным вторично приводить помещение в порядок. Свой резон в этом был: сложности возникли не по нашей вине, и СССР за них не в ответе. Пришлось супругам дипломатов, вооружившись ведрами и тряпками, все отчистить и отмыть.

Через неделю особняку был возвращен прежний блеск, и жизнь посольства Италии начала налаживаться. Дипломатическая деятельность наполнена мероприятиями протокольного характера, в ней много рутины – однако иногда происходят события незабываемые. Визит Президента Италии Джованни Гронки в СССР состоялся в 1960 году, и на приеме в посольстве 8 февраля главным гостем был товарищ Хрущев. Как человек малообразованный и при этом высокопоставленный, Никита Сергеевич в правоте своей не сомневался даже в те отнюдь не редкие моменты, когда случалось ему пребывать в глубочайшем заблуждении. В частности, на том приеме Хрущев блеснул умом дважды.

Итальянцы, зная о любви русских к грибочкам и желая удивить гостей редким деликатесом, включили в меню пьемонтские трюфели. Но сильный и резкий запах экзотического лакомства генсеку не понравился, чего он с присущей ему прямотой даже и не подумал скрывать. А когда настало время официальных выступлений, советский лидер оттеснил в сторону собиравшегося произнести речь Климента Ворошилова и выступил вместо него, завершив свой импровизированный спич неожиданным предложением президенту Гронки вступить в Коммунистическую партию. Тот, как опытный политик, даже бровью не повел и ответил в духе «уж лучше вы к нам». Приглашение влиться в ряды христианских демократов подействовало на генсека, как красная тряпка на быка – завязавшийся диалог перерос в перепалку, в финале которой исчерпавший аргументы Хрущев припечатал высокого гостя словечком «дурак». В общем, каждая из сторон сумела продемонстрировать свой истинный интеллектуальный уровень.

В общем, в советский период особняк жил собственной жизнью, и о прежних его владельцах никто уже не вспоминал. Считалось, что Берги уехали в Швейцарию. На самом деле в эмиграции оказался лишь один из сыновей Сергея Павловича – Владимир. Однажды он отправил жене письмо, но конверт с парижским штемпелем до почтового ящика не добрался, застрял на Лубянке. Следователь ОГПУ, вызвавший адресата для беседы, был вежлив – но когда Татьяна Леонидовна услышала, как захлопнулась дверь допросной и снаружи клацнул засов, ей внезапно стало нечем дышать. (С того дня она в закрытых помещениях находиться не могла, делалось дурно.) Письмо прочесть не позволили. Без лишних эмоций следователь довел до сведения гражданки Берг, что человек с ее анкетными данными в советской стране жить и дышать еще может, а вот состоять в переписке с изменником Родины – уже нет, так что ей придется выбирать. В общем, о судьбе мужа Татьяна Леонидовна так и не узнала, ничего и никогда.

Других членов семьи Берг советская власть тоже не обделила. Старшие сыновья Павел и Сергей погибли в 18-м году. Василий в 30-е годы получил свою десятку, отсидел срок полностью и умер вскоре после освобождения. Дмитрий, Константин и Ольга еще до войны умерли от туберкулеза. Их тоже арестовывали в конце 1920-х, но не по политическим статьям, а так – «граждане, сдавайте валюту». Судя по тому, что их выпустили, ценности были сданы. Из семи братьев дожить до преклонных лет смог только Николай. Организаторские способности и полученное до революции образование сделали инженера Берга директором советского завода; ну а буржуазное происхождение, разумеется, обеспечило ему 10 лет лагерей. Сергей Павлович и Ольга Леопольдовна умерли в первые месяцы войны, когда продовольствие стало распределяться по карточкам – «нетрудовым элементам» карточек не полагалось.

Виктор Сутормин