Городская усадьба Берга. Часть I

За тот век, что предшествовал постройке особняка, участок много раз переходил от одного владельца к другому. Дом с флигелями и конюшнями, принадлежавший Зотовым, погиб в пожаре 1812 года – уцелел только сад. Коллежский советник граф Александр Иванович Зотов вскоре после войны с французами умер, и вдова Екатерина Петровна продала так и не восстановленную усадьбу Ефимовским. Граф Петр Андреевич Ефимовский к 1818 году отстроил большой деревянный дом с двумя флигелями – в соответствии с тогдашней модой, в стиле ампир. После его кончины вдова Аграфена Федоровна владела усадьбой до ее продажи Михаилу Николаевичу Загоскину в 1831 году.

Покупатель состоял при московском военном генерал-губернаторе чиновником особых поручений – и был к тому же литератором, причем настолько известным, что его роман «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» чуть было не присвоил Хлестаков, когда вошел в раж, изображая из себя важную птицу. Весьма вероятно, что гонорар за изданный в конце 1829 года роман был потрачен на покупку дома, в котором писатель остался жить до конца своих дней. Будучи добрым и любезным человеком, Михаил Николаевич не лукавил, говоря: «одно из величайших моих наслаждений состоит в том, чтоб показывать проезжим все диковины и редкости города». В 1850 году, завершая творческий путь, он напечатал четыре выпуска очерков-зарисовок под общим названием «Москва и Москвичи» – и в этот раз уже не Хлестаков, а Гиляровский позаимствовал у Загоскина если не успех книги, то ее название.

В 1858 году усадьба стала собственностью генерал-майора Федора Петровича Полтынина, три года спустя участком владел уже купец 2 гильдии Андрей Максимович Козаков, затем хозяева менялись каждые 7–8 лет, а с деревянным домом ничего не происходило, пока в 1884 году вдова гвардейского капитана Агафья Александровна Козлова не надумала облагородить фасад. В соответствии с ее желанием академик архитектуры Федор Карлович Мелгрен, оставив без изменений центральную часть дома и слегка перестроив оба флигеля, декорировал их в едином стиле, украсив фасады колоннами, а фронтоны – гербами дворянского семейства Козловых.

В 1897 году усадьбу приобрел потомственный дворянин Сергей Павлович Берг и сразу же распорядился все переделать. Архитектор Иван Аввакумович Гевенов построил вдоль тротуара одноэтажный каменный дом, а в саду поставил деревянные беседки – две в русском стиле и две в восточном. Результат заказчика не удовлетворил. Быть может, смотрелось недостаточно солидно для резиденции миллионера, владельца текстильных мануфактур и сахарорафинадного производства, литейных заводов и золотых приисков, или же восточный колорит не пришелся по вкусу человеку, ориентированному на западную культуру. Как бы то ни было, для новой перестройки дома Берг пригласил архитектора Бойцова, к тому времени уже более 15 лет работавшего в Москве и снискавшего репутацию мастера, способного создать хоть замок, хоть дворец.

Биографической информации о Бойцове сохранилось так мало, что в различных источниках он именуется то Петром Семеновичем, то Петром Самойловичем; год смерти его неизвестен, годом рождения можно предположительно считать 1849-й. Появился он на свет, вероятно, в Нижнем Новгороде (по крайней мере, первые заказы Бойцовым были получены и выполнены именно в этом городе). Где он учился, неизвестно – во всяком случае, его фамилия не обнаружена в списках выпускников учебных заведений, готовивших архитекторов и строителей. По тому, с какой легкостью он играл различными стилями, какие изумительные создавал интерьеры и орнаменты для них, вполне можно предположить, что Бойцов вышел из стен Строгановского училища технического рисования. Звание ученого рисовальщика позволяло заниматься орнаментальной живописью (эскизы принтов для тканей, обоев и тому подобного), создавать образцы мебели и украшений – но не давало права заниматься архитектурой и строительством. Впрочем, в XIX веке Нижний Новгород мог уступить в чем бы то ни было разве что столицам – Санкт-Петербургу и Москве, – поэтому заказов, на которых можно было проявить себя с блеском, Бойцову хватало.

Сотрудничество с московской мебельной фабрикой Александра Шмита не только приносило хороший заработок, но и привело в итоге к переезду в Москву: дочь Шмита стала женой Бойцова, а сын и наследник мебельного фабриканта – надежным деловым партнером. В 1885 году Шмиты построили для себя на Пресне, рядом с фабрикой, новый дом по проекту зятя. Кто подписал чертежи, неизвестно, но авторство Бойцова не вызывает сомнений, поскольку его архитектурная карьера в Москве началась именно с этого. Павел Шмит и Петр Бойцов были одногодками и сдружились, жены их тоже между собой хорошо ладили, а надо сказать, что женат был Павел Александрович Шмит на Вере Викуловне Морозовой, дочери одного из текстильных магнатов Российской империи. Побывав в гостях у Веры и Павла, Викула Елисеевич оценил по достоинству их новое жилище и пригласил Бойцова для постройки загородного дома. Вслед за Морозовым к Бойцову начали обращаться и другие очень состоятельные клиенты, желавшие получить такую резиденцию, чтобы захватывало дух – и не от роскоши, а от красоты. Петр Бойцов выполнял заказы князей Вяземских, Святополк-Четвертинских, Щербатовых, и некоторые из построенных им домов можно без преувеличения назвать дворцами или замками.

Отсутствие диплома архитектора совершенно не влияло на творчество Бойцова – для городского дома чертежи мог подписать коллега, который затем руководил строительными работами (обычно это был Алексей Флодин или Николай Мемнонов), а для загородной усадьбы соблюдения таких формальностей даже и не требовалось. Во всяком случае, Бойцов работал много и зарабатывал хорошо – мог даже позволить себе на безвозмездной основе выполнить декоративное оформление нескольких залов Исторического музея. Кто рекомендовал Бергу Бойцова, неизвестно – да не так уж это и важно. Главное, что эта постройка стала одним из лучших его творений и одним из красивейших домов нашего города. Отделенный от тротуара изящной, но строгой кованой оградой, облицованный серым песчаником, украшенный каменной резьбой, особняк приковывает к себе взгляд сразу и надолго. Фасад решен в стилистике ренессанса, интерьеры же оформлены Бойцовым с использованием готики, барокко, неогреческого и других стилей, любимых зодчими периода эклектики, – и даже элементы модерна вплетаются в общую гармонию, подобно первым росткам, стремящимся занять свое место под солнцем.

Частной жизни отводился второй этаж, там располагался будуар хозяйки и комнаты, предназначенные для детей. На первом был кабинет Сергея Павловича, столовая, зимний сад и парадные помещения для приема гостей, где каждая деталь производила нужный эффект. Еще только поднимаясь по ступеням крыльца, визитер осознавал, «кто есть кто»: кованый готический фонарь над дубовой дверью освещал высеченный из камня герб владельцев дома; в вестибюле парусом над головой раскрывался расписной потолок, опиравшийся на четыре пары полированных белых колонн; мраморные драконы под балками балюстрады застыли, как часовые, не удостаивая взглядом входящего… Бронзовые львиные морды вцепились клыками в штанги, прижимающие к ступеням ковровую дорожку… а ты осторожно приближаешься по лестнице к зеркалу в строгой раме, где в глазах у своего отражения невольно прочтешь вопрос: «А достоин ли я быть принятым в этом доме?»

Парадный холл в тюдоровском стиле – небольшой по размеру, зато высотой в два этажа и величественный, словно храм – был обшит темными дубовыми панелями и украшен гобеленами. В зал, не имеющий наружных окон, солнечный свет падал сверху, через застекленный проем, опиравшийся на деревянные готические своды. Ажурная лестница с множеством поворотов вела на второй этаж, в жилые покои, а вход в кабинет хозяина располагался в глубине холла, за нижним маршем лестницы. Дубовые двери в противоположной стене холла не распахивались, а разъезжались в стороны, неслышно скользя на роликах, и гость попадал в бальную залу – светлое и роскошное помещение, очаровательное в своей эклектичности. У Бойцова гипсовые амуры и вызолоченные лица младенцев-путти с люстрами и светильниками в духе раннего модерна и лепниной в стиле ренессанс соседствуют настолько естественно и непринужденно, что даже не возникает желания воспринимать и рассматривать их по отдельности.

Особого внимания достойна художественная роспись потолка. Резвящиеся в небе купидоны осыпают дарами пару влюбленных, украшают их головы цветочными венками, оберегают от опасности, которая совсем рядом – это Ангел смерти. Надев третий венок на седую голову Ангела, купидоны отвлекли его и похитили орудия смерти – косу и песочные часы. Сюжет, словно взятый из эпохи барокко, модным живописцем конца XIX века Клавдием Степановым разработан с легкостью почти акварельной. Живописец не имитирует творения мастеров XVII века, он не скрывает, что знаком с творениями импрессионистов и прерафаэлитов – а попавший на край композиции цветок чертополоха (излюбленный декоративный мотив модернистов) намекает, что и это художественное направление автору не чуждо.

По окончании работ заказчик мог гордиться – теперь он владел одним из лучших домов в Москве, на строительство и отделку которого ушло всего два года. Сергей Павлович был человеком передовых взглядов – сторонником парламентаризма и любителем технических новаций. Оснастив принадлежавшие ему предприятия самым современным оборудованием, не мог же он собственное жилище оставить без новейших достижений цивилизации? Поэтому в особняке, разумеется, был телефон и все прочие удобства. Горячую воду и подачу теплого воздуха в помещения обеспечивала размещенная в подвале котельная, а в люстрах под потолками и настенных светильниках сияли электрические лампочки.

Существует мнение, что особняк С.П. Берга стал первым в Москве частным домом с электрическим освещением. Скорее всего, это не так. Когда строился особняк в Денежном переулке, первая в Москве электростанция успешно функционировала уже лет десять. Она вырабатывала постоянный ток напряжением сто двадцать вольт, который по подземным кабелям поступал к абонентам: телеграфу, телефонным станциям, государственным учреждениям – а также и частным лицам при условии достаточной их платежеспособности. Так что перестраивавшийся пятью годами раньше дом конкурента-сахарозаводчика Харитоненко, весьма вероятно, к электрической сети был подключен тогда же.

Так или иначе, но именно к дому в Денежном переулке приклеилась история про «электрический бал», пересказанная Гиляровским – хотя сам-то Владимир Алексеевич ни единым словом Бергов не упомянул, у него дело происходило в доме некой молодой вдовы-миллионерши. Согласно этой легенде, собиравшиеся на прием по случаю новоселья дамы делали себе макияж, сидя перед зеркалами, освещенными газовыми рожками или керосиновыми лампами, – и рассчитывая на столь же тусклое освещение. Но особняк преподнес приглашенным неприятный сюрприз. В ярком электрическом свете хозяйка дома была непередаваемо хороша, чего о других представительницах прекрасного пола сказать не смог бы даже самый закоренелый льстец. Наверное, каждая гостья при взгляде на других дам сначала с трудом сдерживала смех, потом ее настигала страшная догадка, толкавшая к зеркалу – и отшатнувшись от грубо размалеванной куклы, гостья судорожно прощалась, сославшись на внезапно разыгравшуюся мигрень.

Почти двадцать лет жизнь в этом доме текла счастливо и безмятежно. Ольга Леопольдовна родила Сергею Павловичу семерых сыновей и дочку, всеобщую любимицу Лелю. Благополучия Бергов не пошатнула даже начавшаяся Мировая война – хотя и непросто под немецкой фамилией жить в России, когда Германию все воспринимают как заклятого врага, но какие могут быть претензии к человеку, чьи заводы и фабрики успешно выполняют заказы военного ведомства?.. Не стало катастрофой и падение монархии, полностью исчерпавшей свои способности управлять страной. Сергея Павловича не зря считали поборником прогресса – после февральской революции Арбатский избирательный участок по выборам в Учредительное собрание разместился в Денежном переулке, в особняке Берга.

Но вообще 1917-й год оказался неустойчивым во всех смыслах. Повзрослевшей дочери гувернантка была уже не нужна – зато Сергей Павлович вошел в тот мужской возраст, когда неумолимо тикающее время заставляет остро ценить уходящую молодость. Дать расчет гувернантке он оказался не в силах, слишком привлекательной была эта молодая особа. После нелегкого объяснения с супругой он в сопровождении фройляйн отбыл в Анапу, оставив дом и детей на попечение Ольги Леопольдовны, так что именно ей пришлось встречать представителей советской власти, появившихся здесь весной 18-го, вскоре после переезда Совнаркома из Петрограда в Москву.

Из воспоминаний Татьяны Леонидовны Берг: «Особняк посетил Лев Карахан – один из верхушек нового правительства – и предложил его покинуть. Особняк предназначался для посланника Мирбаха. Нам дали помещение в Неопалимовском переулке. Дом раньше принадлежал семье Шнейдер. Они в свою очередь были переселены в другое помещение». Взять с собой разрешили только личные вещи, поэтому все предметы обстановки остались на своих местах. Фамильные драгоценности тоже упокоились в запертом сейфе. Оставить их под замком в доме, предоставляемом иностранным дипломатам, Ольге Леопольдовне представлялось более надежным вариантом, нежели пытаться увезти куда бы то ни было, – тем более что с Мирбахом она была знакома еще с довоенных времен. Расчет оказался верным: не успели Берги обжиться в Неопалимовском, как туда явились чекисты с мандатом на обыск.

При взгляде из наших дней кажется непостижимой беспечностью то, что представители высших слоев общества не хлынули в эмиграцию сразу же после октябрьского переворота. Но, во-первых, шла Мировая война, и уехать за границу было не так-то просто. Кроме того, большевики поначалу многими воспринимались как жалкая кучка фанатиков и демагогов, дорвавшаяся до власти случайно и ненадолго (на что они способны пойти ради удержания власти, никто тогда и вообразить не мог, да и сами участники революционных событий не ведали, чем дело кончится). Куда сильнее, чем власть красных комиссаров, людей страшил надвигавшийся голод. Чем сложнее становилось выживать в столицах, тем больше людей потянулось на юг – в Крым, например, где у многих были дачи и где с продовольствием дела обстояли не столь плачевно. Однако и туда было нелегко добраться в условиях коллапса транспортной системы и разгула бандитизма. Ходили разговоры, что грабители убивают не только тех, кто сопротивляется, но и тех, кого уже обчистили – просто чтобы никому не жаловались. Берги по дороге в Крым тоже однажды попали в такой переплет, когда не миновать было экспроприации, и выбрали из двух зол меньшее – бросили в колодец бриллиантовое ожерелье. Много лет спустя они вспоминали с грустью: эх, найти бы тот колодец…

Ольга Леопольдовна Берг долго не решалась покинуть Москву: сначала надеялась, что со дня на день вернутся с фронта старшие сыновья Павел и Сергей, потом был арестован Василий, и чтобы вытащить его из Бутырки, ей пришлось потратить много времени (да и денег, вероятно, тоже). А самое главное – ехать к покинувшему ее мужу не позволяла гордость. Все переменилось, когда «Известия» опубликовали Постановление от 5 сентября 1918 года «О красном терроре»: «…необходимо обезпечить Совѣтскую Республику от классовыхъ враговъ путем изолированія ихъ въ концентраціонныхъ лагеряхъ. Подлежатъ разстрѣлу всѣ лица, прикосновенныя къ бѣлогвардейскимъ организаціямъ, заговорамъ и мятежамъ». Теперь оставаться в Москве стало равносильно самоубийству – все знали, что в число заложников можно попасть не на основании вины или хотя бы подозрений, а за одно лишь социальное происхождение. Но как ехать? Тем более что семья большая, и кроме достаточно взрослых сыновей, включает в себя и невестку с маленькой дочерью… Пробираться в Крым семье Бергов пришлось, разделившись на группы и действуя по обстановке.

Виктор Сутормин