Дом Перцовой. Часть I

Есть особые ворота и особые дома…
Арсений Тарковский

Весной, пока листва разросшихся деревьев не скроет от глаз фасады этого удивительного дома, от него глаз оторвать невозможно. Окна разной формы и асимметрично расположенные балкончики, не похожие друг на друга, создают абсолютно гармоничный образ, и такой парадокс можно объяснить разве что словами Фрэнсиса Бэкона: «Не бывает красоты, которая не имела бы некой странности в пропорциях». Можно сказать, что дом соткан из всяческих необычностей. Оригинальное сочетание красного кирпича с голубоватым фоном майоликовых панно, а также кронштейны балконов в форме змееподобных рыб характерны скорее для скандинавского модерна, нежели для московского. Кованая решетка с позолоченными львами на коньке островерхой крыши заставляют вспомнить западноевропейскую готику. Но петушок на шатровом шпиле, резные деревянные двери, майоликовые вставки с изображениями сказочных птиц и волшебных плодов – это уже стилистика чисто русская, и неудивительно, что дом считается одним из самых ярких образцов неорусского направления модерна.

Возникший как результат синтеза архитектуры с различными видами изобразительного и прикладного искусства, дом-сказка вызвал даже попытку подражания. В Петербурге, недалеко от Новой Голландии, архитектор Аркадий Бернардацци по заказу золотопромышленника Петра Кольцова построил доходный дом, тоже прозванный «сказкой». Он смотрелся как роскошная театральная декорация – облицованный природным камнем, украшенный мозаикой и скульптурами, в том числе двухметровой птицей Феникс, как бы поддерживавшей крыльями угловой эркер. Сгоравший в пламени и возрождавшийся из пепла, сказочный Феникс в реальной жизни не смог сотворить чуда, когда в его дом зимой 1942 года угодила зажигательная бомба. Раскатав брезентовые шланги до набережной Пряжки, обессиленные блокадники до утра качали воду ручными насосами, но спасти свою сказку от огня так и не смогли. Московской сказке повезло – наверное, от ухмылок ее зубастых драконов немецкий фугас шарахнулся в сторону и разнес соседнее здание. Теперь на его месте теннисные корты. Похоже, неспроста оберегает Судьба этот дом, имеет на то веские основания.

Наполненный таинственным магнетизмом, этот дом словно околдовывает тех, кто на него смотрит – так что неспроста безымянную героиню рассказа «Чистый понедельник» Бунин поселил именно здесь. Пожалуй, во всей Москве не нашлось бы жилища, более точно совпадавшего с образом этой необычной женщины: «…у нее красота была какая-то индийская, персидская: смугло-янтарное лицо, великолепные и несколько зловещие в своей густой черноте волосы, мягко блестящие, как черный соболий мех, брови, черные, как бархатный уголь, глаза; пленительный бархатисто-пунцовыми губами рот оттенен был темным пушком; выезжая, она чаще всего надевала гранатовое бархатное платье и такие же туфли с золотыми застежками… Она была загадочна, непонятна для меня, странны были и наши с ней отношения, – совсем близки мы все еще не были; и все это без конца держало меня в неразрешающемся напряжении, в мучительном ожидании – и вместе с тем был я несказанно счастлив каждым часом, проведенным возле нее… В доме против храма Спасителя она снимала ради вида на Москву угловую квартиру на пятом этаже, всего две комнаты, но просторные и хорошо обставленные… За одним окном низко лежала вдали огромная картина заречной снежно-сизой Москвы; в другое, левее, была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него…»

Разумеется, не только Ивана Бунина поразил своим обликом этот дом. Николай Тарасов, знаменитый московский денди, меценат и театрал, появился здесь в 1907 году, когда вместе со своим приятелем Никитой Балиевым задумал создать кабаре. Балиев, чье настоящее имя было Мкртич Балян, обладал живым темпераментом и отменным чувством юмора, но его колоритная восточная внешность не позволяла ему рассчитывать на серьезную карьеру в труппе Художественного театра. Не удовлетворенный исполнением ролей вроде Хлеба в «Синей птице» Метерлинка, Балиев пришел к идее устроить импровизационный театр, гибрид кабаре и капустника, развлечение «сугубо для своих». Тарасов, любитель развлечений вообще и театра в частности, выразил готовность принять на себя расходы, и оставалось лишь найти подходящее помещение.

Узнав, что здесь можно арендовать часть подвала, друзья приехали на осмотр. Когда спускались по лестнице, большая летучая мышь метнулась им навстречу. «А неплохое название, – сказал Тарасов, – кабаре «Летучая Мышь». Балиев с удовольствием принял и предложенное название, и деньги на обустройство, – и вскоре на маленькой сцене раздвинулся занавес с эмблемой, до смешного похожей на знаменитую чайку, и тот же состав, что в «Синей птице» играл в МХТ, исполнил пародию на самих себя. Звезды театра здесь резвились и куролесили, как дети, и можно было насмеяться до слез, глядя на «большого Станиславского с белыми волосами и черными бровями и плотного Москвина в пенсне на корытообразном лице, – оба с нарочитой серьезностью и старательностью, падая назад, выделывали под хохот публики отчаянный канкан».

Хватало оригиналов и среди жильцов дома – например, некий Поздняков, снявший квартиру из четырех комнат, чтобы дать волю своей фантазии. В одной из комнат он устроил зимний сад, засыпав паркет песком и вкопав в него кадки с пальмами, в другой – гостиную с тигровыми шкурами на полу, а самую большую из комнат превратил в ванную. Громадная ванна из черного мрамора красовалась на специальном возвышении, и хозяин принимал водные процедуры, возлежа в этой емкости в окружении множества свечей и собственных отражений в расставленных повсюду зеркалах. Другим оригиналом считали Бориса Пронина. Выдумщик и шалопай, он умел создавать вокруг себя свободную творческую атмосферу, притягивавшую к нему людей, словно магнитом. Числясь режиссером то в одном театре, то в другом, Пронин так ничего и не поставил, что дало повод кому-то из современников назвать его «безумным, вхолостую работающим мотором» – но, видимо, в ином состояло предназначение этого человека. Своей творческой энергией он заряжал окружающих, и многие из тех, кого поначалу воспринимали как собутыльников и подружек этого весельчака, оставили свой след в российской культуре, как, например, Вера Холодная и Алексей Толстой, Александра Экстер и Сергей Судейкин.

Впрочем, совсем уж зря на этом свете ничего не происходит, и творческая энергия Пронина тоже нашла себе выход, когда он перебрался в Петербург и открыл артистический кабачок под названием «Бродячая собака». Там перед входом висел плакат: «Все между собой считаются знакомы», и поначалу так оно и было – в бывшем винном погребе, расписанном рукой Судейкина, собиралась богема Северной Пальмиры: актеры и поэты, художники и музыканты. На видном месте лежала придуманная Алексеем Толстым «Свиная книга», и в ней любой из гостей мог нарисовать дружеский шарж или записать пришедший в голову экспромт. За возможность не то что оставить в ней свой автограф, а хотя бы раскрыть переплет из свиной кожи и перелистать веленевые страницы многие представители столичной элиты за ценой не постояли бы – и как только Пронин это осознал, «собачья» жизнь стремительно пошла на лад. Входные билеты для «гостей со стороны» с лихвой покрывали угощение для безденежных поэтов. Надо заметить, что деловая элита того времени смотрела на богему как бы «снизу-вверх», признавая, что талант – это Божий дар, тогда как деньги (даже очень большие) – не более чем деньги.

Понятное человеческое стремление постичь мир творчества, прикоснуться к таланту выражалось у одних в коллекционировании, у других – в стремлении войти в компанию людей искусства, у третьих – в желании как-то поддерживать дарования. К числу последних принадлежал инженер и предприниматель, строитель железных дорог Петр Николаевич Перцов. Задумав возвести доходный дом, Перцов с самого начала предполагал устроить в верхнем этаже студии, чтобы сдавать их художникам недорого (а в каких-то случаях и совсем бесплатно, – например, если речь шла о друзьях, ведь Петр Николаевич интересовался живописью и коллекционировал предметы искусства). Однако в ту пору в столицах строилось множество доходных домов, почему же именно этот получился таким удивительным, непохожим ни на какой другой? Кто соединил стилистику «северного» модерна с элементами древнерусского зодчества, чья фантазия украсила здание образами сказочных персонажей, среди которых солнечный бог Ярила и волшебная птица Сирин, павлины и драконы, львы и зайцы? Кто придумал эту сказку и с чего она началась?

К счастью, историю этого дома нет необходимости собирать по крупицам, складывать из кусочков – воспоминания Петра Николаевича Перцова сохранились, и я с удовольствием приведу фрагменты: «В ноябре 1902 года я посетил как-то Ивана Евменьевича Цветкова, только что построившего себе или, вернее, для своей коллекции картин на набережной р. Москвы, близ храма Христа Спасителя, двухэтажный особняк в русском стиле по рисунку В.М. Васнецова. Из окон его главного зала я залюбовался открытым видом на Кремль и высказал И.Е., что завидую ему, что он нашел такое прекрасное место под выстройку дома. И.Е. поймал меня на слове и предложил указать мне еще лучшее место при условии, что я, приобретя его, построю дом также в русском стиле. Я согласился, и тогда И.Е. объяснил мне, что все участки по набережной от его дома до площади под храмом Спасителя принадлежали Н.В. Ушакову и что у него еще остался во владении последний участок, выходящий на эту площадь, на который зарится А.А. Левенсон, владелец известной в Москве типографии, купивший соседний, предпоследний участок. И.Е. высказал уверенность, что ежели я не постою за ценой, то Ушаков продаст мне участок, так как Левенсон выжимает у него цену. Я тут же отправился на место. Владелец был удивлен сделанному мною предложению, но, посоветовавшись с женой, объявил цену в 70 тысяч рублей. Я согласился, и на следующий же день сделка была оформлена у нотариуса под видом купчей на имя Зины».

Почему на имя супруги – понятно. Так было заведено у российских купцов и предпринимателей, чтобы в случае внезапного банкротства главы семейства жена и дети не пошли по миру. Хотя Перцов и не позволял себе слишком рискованных операций, после разорения коллеги по железнодорожному бизнесу Саввы Мамонтова поступить иначе Петр Николаевич просто не мог. (Впрочем, однажды и ему довелось уговаривать Зинаиду Алексеевну на то, чтобы заложить дом для получения банковского кредита на постройку железнодорожной линии Армавир – Туапсе… но с тем проектом в итоге все закончилось благополучно).

«Зимой 1905/06 года, – продолжает Перцов, – я решил приступить к составлению проекта для перестройки нашего дома в Москве с расчетом начать постройку его с весны. Памятуя обещание, данное мною И.Е. Цветкову, – построить дом в русском стиле и считаясь с тем, что место постройки на берегу реки Москвы, рядом с храмом Спасителя и с открытым видом на Кремль обязывает строго отнестись к заданию, я решил объявить закрытый конкурс на составление проекта «доходного дома в русском стиле» и обратился к художникам А.М. Васнецову и С.В. Малютину, архитектору А.И. Дидерихсу и архитектору-художнику Л.М. Браиловскому с предложением участвовать в конкурсе. Условием составления проекта я поставил, чтобы он отвечал «духу и преданиям Москвы и требованиям современности», при этом для нормировки проектирования я выработал с городским архитектором Н. К. Жуковым, применительно к участку земли, план дома и предложил конкурентам придерживаться его. Первую премию я установил в 800 рублей. И вторую – в 500 рублей, но оставил за собой право личного выбора для постройки любого из премированных проектов».

Приглашенное П. Н. Перцовым жюри конкурса (художники В.М. Васнецов, В.И. Суриков и В.Д. Поленов, архитекторы Ф.О. Шехтель, И.А. Иванов-Шиц, С.У. Соловьев) присудило первую премию Аполлинарию Васнецову, вторую – Сергею Малютину. Петру Николаевичу проект Васнецова показался шаблонным, а вариант Малютина, выполненный в стиле русского ампира, не вполне отвечал первому условию задания. Но все же конкурс прошел не впустую, потому что у Малютина имелось еще кое-что.

«У С.В. сохранился крайне интересный красочный эскиз его первого проекта, который, как не отвечающий заданному плану, он не выставил на конкурс, и вот, увидав его у него, я решил, что лучшего нечего и желать. С.В. взял в нем за основу существующую постройку – трехэтажный ящик с небольшими оконными отверстиями, нанес на него четвертый этаж с большими окнами комнат-студий для художников и с интересным балконом под золотым куполом под названием «Беседка Царицы» и пристроил к нему по набережной четырехэтажный особняк и по переулку – особый отлетный корпус со стильно разработанным главным подъездом, богато покрытым майоликовой живописью. Все здание завершалось высокими отдельно разработанными крышами, а стены и фронтоны дома были богато украшены пестрой майоликой. Эскиз получился в высшей степени интересным, красочным и крайне оригинальным – в сказочно-былинном стиле. Я пленился им и договорился с С.В., что он переработает проект, приспособив его к заданному плану. Острый угол к переулку представлял из себя немалое затруднение для его разработки, но С.В. талантливо разрешил вопрос, допустив некоторое уклонение от нормальной архитектурной проектировки, и угол этот получился особенно интересным. Чтобы лучше сообразить общую компоновку отдельных частей здания, С.В. вылепил модель дома из глины.

Меня С.В. совершенно захватил своим индивидуальным талантом, и я решил всецело отдаться на его вкус, вводя лишь небольшие коррективы чисто технического или хозяйственного значения. С.В. по разработке проекта в целом приступил к обработке деталей фасада и составлению рисунков для заказа наружной майолики. По его совету я поручил выполнить заказ майолики артели молодых художников Строгановского училища [под названием] «Мурава», не имевших в то время работы и близких, за отсутствием заказов, к ликвидации своего дела. Выбором фирмы мы не ошиблись, работа была исполнена в срок с точным воспроизведением раскраски, согласно данным С.В. рисункам; качество работы также оправдало себя – за пятнадцатилетний период времени не последовало никаких повреждений глазури. Отделка нашей квартиры захватила часть лета 1907 года. Салон с панелями и хорами из красного дерева, спальную с нишей и восточную курительную комнату отделывал мебельщик Коршанов, а столовую русского стиля, как и вестибюль, и лестницу, – кустари, выписанные С.В. из Нижегородской губернии.

С.В. лично руководил резьбой стен, арок, наличников, столовой мебели и всеми работами по отделке комнат. Стены столовой резались из дуба, а арки, наличники и карнизы – из березы. В большом окне ниши выставлено цветное, исполненное Строгановским училищем по рисунку Врубеля стекло с изображением «Въезда победителя». Картина Малявина «Мужик» была вделана в стену над письменным столом. Я лично руководил всеми работами и входил во все детали постройки, целыми днями носясь по всем этажам и не оставляя без личного надзора ни одного места работ. Все работы велись одновременно, и через четыре с небольшим месяца от начала работ постройка была закончена, в конце сентября были сняты леса, и на зиму остались штукатурные работы, настилка паркетов и малярные работы, которые и продлились до марта месяца. Таким образом, в одиннадцатимесячный срок были закончены решительно все работы, и с апреля месяца квартиры были объявлены к сдаче. В мае въехали в дом первые жильцы…»

Виктор Сутормин